Наказание за двойку ремнем по попе

Порка ремнем на пользу

— Ну что, как договаривались? – спросил Петя, прикрывая руками штаны, будто Оля уже видит своего одноклассника голым.

— Да. Нам надо выпороть ремнем друг друга за полученные оценки и замечания.

На дворе шла суббота, и дети как раз со школы пошли домой к Оле. Так вышло, что Ольга хотела быть отличницей, а без мотивации у неё это не удавалось. Прошлая мотивация в виде красивой сумки уже была исчерпана, и теперь оценки девочки начали неуклонно падать. Петя же просто хотел иметь возможность посмотреть на голую девушку.

— Давай свой дневник. Быстрее.

Пётр вытащил из портфеля дневник и протянул его однокласснице.

— Две двойки и три тройки и минус одна пятёрка. Итого 24 удара. Вперёд.

Петя был троечником, поэтому для него за каждую пятёрку сбрасывалось по пять ударов. Оля бы за эти же оценки получила 35 ударов, потому что для неё даже каждая тройка была позорной оценкой.

Петя отвернулся от девочки и начал расстёгивать брюки, пуговица, молний и спуск штанов вниз. За ними пошли и трусы. Пётр лёг на диван, сжал ноги и вспоминал только о том, что следующим будет любоваться он.

— Какая милая попа, жаль, что её хозяин такой двоечник. Ну ладно, будет отдуваться за Петю. Получит наш Петя ремнем по попе, заревёт к 20му удару и поделом ему будет.

— Не зареву, — отсёк красный как рак Пётр и отвернулся к стенке.

Девушка намотала Петин ремень на руку. Взвизг, хлоп. Петя вжался в подушку. Ещё три взвизга и Петя стал лежать на кровати, натянутый как струна. Ещё через два Ольга смогла добиться от него ойкания. Мальчик закусил губу. 4 ремня пришли друг за другом через секунду каждый, и Петя не смог удержать в себе «ай».

— Это ещё даже не половина. А ты уже визжишь. Учиться надо лучше.

— И тебе.

Не успел Петя открыть рот, как получил ещё один удар и взвизгнул от неожиданности. Ольга не стала упускать момент и нанесла ещё 8 ударов по одной той же точке, от чего мальчик начал бить ногами в диван.

— Сказала же, заревёшь. Тоже мне мужчина.

От обиды у мальчика действительно потекли слёзы. Оля воспользовалась этим и начала наносить последнюю партию, сопровождая каждый удар словом: «Плохие», «мальчишки», «должны, «быть», «сурово»… Тут Петя не выдержал и закрыл исполосованные ягодицы. Когда он понял какую ошибку совершил, сразу же попытался убрать руку, но её уже схватила девушка и крепко завела за спину. Договор был на штрафные удары за такие вольности. Оля кинула ремень на пол и начала шлепать ягодицы мальчика ладонью.

— Оля, прости.

— Не Оля, а Ольга. Не смей закрывать свой зад.

Отшлёпав его до момента пока у неё самой не заболела рука, Ольга отошла. Петя потёр свои ягодицы, натянул трусы и штаны и встал с постели. Он вытер рукавом лицо и начал успокаиваться. Девушку же начал охватывать ужас.

— У меня тройка и двойка, — тихо произнесла она.

Петя отошёл от кровати, давая понять, что теперь ложиться ей. Девушка сняла юбку и легла. Петя достал из её новой сумки дневник, открыл последнюю неделю, убедился, что там всего две плохих оценки.

— Да, у тебя тройка — это уже пять — и одна двойка — двенадцать. Итого 17. Пятёрки мы твои в расчёт не принимаем. Да, и ты, конечно же, не забудешь про сегодняшнее замечание за внешний вид? За короткую юбку, из-под которой проглядывали красные труселя, получишь ещё 10. Ха. Ха. Ха.

Петя даже через трусики увидел, как сжимаются ягодицы.

— Нет, не надо так много.

— Ничего-ничего, Ольга. Прокричишься. Горло прочистишь. И не думай, что будешь лежать в трусах.

Петя задрал ей блузку, шлёпнул по ягодице и, потянув за резинку, спустил красные трусики до колен. А потом, подумал и совсем сняв их с девушки, кинул на пол, после чего подобрал с того же пола ремень.

— Ну, Ольга, готовьтесь.

Взмах, свист, и после первого же удара ремнем по ягодицам, девушка прикрыла половинки руками. А потом просто зависла в таком состоянии. Страх от предстоящих штрафных сверх того, что она может выдержать, сковал её. Прошло секунд десять, и она услышала необыкновенно ласковый голос.

— Ну-ну, хватит. Если ответишь мне на один вопрос, штрафа не будет.

Петя звучал настолько добродушно, мелодично и нежно, что девушка обмякла в ожидании вопроса. И сразу же получила ремнем по попе. Девушка вздохнула и приподнялась на руках, Петя сразу же положил свою руку ей на спину и, надавив, заставил девушку лечь обратно.

— Скажи, ты из-за меня надела юбку?

Девушка раскрыла рот, чтобы ответить и начала получать друг за другом удары. Пропищав первую букву русского алфавита, девушка в паузе между шлепками ответила «да». Петя решил закончить всё быстро и просто молча, поднимал и опускал руку. Ровно на 17 ударе от самого начала, девушка взлетела с кровати и начала прыгать, стоя на одном месте, и потирая попу руками. Ей уже было плевать, что её одноклассник видит сейчас волоски на лобке, и что она сама заслужила наказание.

Когда Петя схватил её за руку, та расслабила ноги и упала на задницу. Она посмотрела на него открытыми от ужаса глазами. Её охватил такой животный страх, что сейчас её — отличницу класса — будут продолжать пороть, словно девочку, что она просто ничего не могла сказать. Петя всё понял, но хотел наказать девушку до конца. Мальчик медленно поднял с пола её маленький красный клочок одежды. Он запустил нос в трусики, и всё ещё глядя в глаза Ольге, демонстративно вдохнул.

— Вкусно, - сказал Пётр и положил трусы к себе в карман.

На этом наказание для девушки закончилось, и она оделась.

Со временем отношения Пети и Оли начали улучшаться, чего нельзя сказать об их отметках.

porkarasskazy.ru

УСЛЫШАННЫЙ РАЗГОВОР

Я не изучал психологию, но читал Николая Евреинова «Историю телесных наказаний в России», как и читал Игоря Кона, который, мне кажется, очень тщательно и убедительно раскрывает тему в своей книге «Бить или не бить?», но и без этих книг, читая художественную литературу, прессу, наблюдая жизнь (в её неприкрытом литературным словом виде), давно понял одну истину, которую выражаю просто: «Осторожно: люди!». Грустно, конечно, но с этим пониманием приходится жить: люди агрессивны - такими их создала природа, и даже в половых отношениях действует принцип преодоления и сопротивления, конечно, степень того и другого варьируется и не является у всех одинаковой. Вы написали, что вашей жене нравится, когда Вы её порете ремнём, но, мне думается, начать надо с того, что Вам самому НРАВИТСЯ её стегать, а нравится ли ей или она делает вид, что нравится - это вопрос; женщина может и просто терпеть, ублажая мужчину, ведь она наверняка чувствует, что Вам нравится такая игра. Употребляю слово «игра» для таких отношений по взаимному согласию, в противном случае нужно говорить о насилии одного человека по отношению к другому. Вы согласны? Случайно или нет, но Вы сами назвали одну из двух основных составляющих агрессивного поведения: 1, Нравится процесс собственной агрессии, когда человеку именно нравится и он получает от этого удовольствие, например, оскорблять кого-то, унижать, пороть, бить, и даже убивать. Крайним примером можно взять известную в своё время салтычиху. 2.РАЗГРУЗКА от негатива - потребность выплеснуть досаду, злость на кого-то. Тоже известная «игра» под названием «Передай другому». Хорошим примером тут может послужить рассказ Антона Чехова «Не в духе» - очень коротенький, но ёмкий психологический рассказ о становом приставе, проигравшим несколько рублей в карты и не находящий себе от этого душевного покоя, пока не пришёл на ум способ: «Ваня! - крикнул он. - Иди, я тебя высеку за то, что ты вчера стекло разбил!». Не уверен, но, может быть, можно объединить эти две составляющие и говорить о разгрузке, которую нравится практиковать - не это главное, - то что нравится одним может совершенно не нравится другим - вот это-то и проблема, это-то и конфликт, это-то и беда человеческая! Добавлю ещё о «нравится» - «не нравится» одно воспоминание. В года далёкой моей молодости, помню, пришла на работу наша бухгалтер в каком-то счастливо-возбуждённом состоянии. Первыми словами после общего «Здравствуйте!» были: «А мой наконец-то вчера сына порол, да уж так порол, что я даже не ожидала! Визгу было! А ты? - спросили её сослуживцы. А я не вмешивалась, пока сынок меня звать на помощь не начал. Вошла в комнату и говорю ему, мол, ты меня зачем зовёшь, хочешь ещё от меня добавки получить? И чего, добавила? Нет, муж ему ещё добавил. Мы потом полночи с ним заснуть не могли, обсуждали это событие. Заметно, что вы не выспались, у вас синева под глазами! - заботливо заметил кто-то. Ой, да я вообще даже подкраситься не успела, на работу спешила! - ответила наша бухгалтер с каким-то смущением, но радостным блеском в глазах. Все поняли, что пороть сына понравилось обоим супругам, вот только никто не спросил, понравилась ли порка самому мальчишке.

Надеюсь, я развёрнуто прокомментировал Ваше сообщение, неизвестный читатель? Спасибо, что написали своё мнение!

Page 2

www.chitalnya.ru

Библиотека КПРН

kprn.clubpn.org

Читать онлайн "Сборник рассказов о порке" - RuLit - Страница 27

«Эй, ты же провинилась, – обрёл я дар речи. – Думаю, есть нечто, что мы должны сделать сначала…»

«O-о-о, – раздался недовольный стон Нэнси. – Пожалуйста, мистер Бенсен, проявите милосердие…»

«А ты хотела прийти и остаться нетронутой? Ты не подумала, что это может привлечь чьё-то внимание?»

После короткой паузы и затем длинного вздоха она согласилась: «Хорошо. Но пожалуйста, сделайте это не очень больно».

Я подошёл к шкафу и взял оттуда заготовленную розгу – толстый, хлёсткий прут берёзы. Он жалил, как дьявол, и двоечница Нэнси знала такой прут слишком хорошо.

Нэнси ждала около моего стола, задирая юбку. Я указал ей, чтобы она нагнулась. Приказание было исполнено, но было очевидно, что девчонка не слишком счастлива от этого.

Для наслаждения её нервозностью я немного погладил промежность в течение нескольких секунд прежде, чем начать её драть. Там всё было влажно и будило дрожь с благоговением.

Вжик! Острый первый укус розги был очень сильным. Нэнси завизжала и завиляла попой, как не может вилять человек. «Ooуууу! Пожалуйста… не так больно!»

«Я должен сечь тебя так, чтобы это было похоже на реальную порку, – сказал я самым прозаичным своим голосом. – Несомненно, твои подруги захотят увидеть следы у тебя на твоём заду».

«Это вы, чтобы я была погорячей! Я знаю, – со слезами на глазах сказала она, – Но мне же правда больно! Я хочу не так, а как-нибудь по – друго-о-ому…»

«Молчи и терпи!» Вжик! «Оооо-о-о-ох!» – Нэнси подпрыгнула с моего стола, дёрнула вниз юбку и заревела. Я быстро поймал её и целуя бегущие по щекам слёзы, зашептал в мягкое ушко, чтобы она потрогала свои трусики – она потрогала, улыбнулась и скоро застонала от удовольствия. Я снова положил её зад на мой стол.

«Положенное наказание я прерываю, – продолжал шептать я. – Сейчас мы погреемся по-другому…»

Прежде, чем она смогла протестовать, я сдёрнул с неё трусики и положил тело девчонки, перекинув через моё колено. Голый зад завилял передо мной, и я звонко шлёпнул его. Она вскрикнула, но потом тихо захихикала от этого сюрприза. Я пошлёпывал всё сильнее, постепенно поднимая её. Тело Нэнси дрожало и тряслось, почти танцевало на моём колене – так она извивалась под моими ладонями.

«Теперь придётся потерпеть ещё, мисс Ньеучек, – прорычал я самым твердым голосом, на всякий случай, чтобы было слышно за дверью. – Вы же знаете, что заслужили это…»

«О-ооо-ох!» – застонала она, виляя бедрами, хотя я уже не трогал её. Она приняла игру. – «Пожалуйста, остановитесь!»

Вместо ответа я снова её шлепнул, стараясь, чтобы получилось громко. Моя рука «смазала», а покручивание ягодиц, ставших розовыми и очень тёплыми, сводило с ума. Кожа была мягкой, задик – круглым. Я мог бы шлёпать её целую ночь, но ладонь уже заболела. Между тем моим ногам было не очень приятно – штаны сопротивлялись желанию. Я остановил экзекуцию, поднял Нэнси на ноги. Она мягко приникла ко мне на секунду, а потом запустила руку между своими ногами.

Трусики Нэнси спустились к щиколоткам, так что она просто перешагнула их. Я сделал вид, что опять хочу согнуть её и протянул руку к розге… В глазах истекающей желанием девчонки появился ужас. Вжик! Я свистнул розгой по воздуху, а она по инерции вскрикнула. Две пурпурных полоски уже украшали её ягодицы, и видно было, как ей не хочется получать прутом ещё.

В этот день я чувствовал себя жестоким и готовым на солидную порцию розги этой ученице, постоянно гуляющей где-то вместо того, чтобы учить уроки. Впрочем, я примерно догадывался, на что уходит у негодяйки время, отведённое на домашние задания – вот и сейчас она на моих глазах грациозно расстегнула юбку, оставшись в блузке. Нэнси снова потерла себя, выгнула спину дугой и сама двинула задом в сторону моей розги. Кремово – белые ягодицы были немного красными и накрест пересечёными красными следами. Я больше не мог терпеть, я сопереживал ей, совершенно забыв о положенных ей за двойку двенадцати ударах. Я расстегнул брюки. Туда было нельзя, но была еще одна дырочка и я открыл ее пластмассовой воронкой.

Стоя, я приник к выгнутой около стола горячей попке Нэнси и отбросил розгу на пол. Прошло совсем немного времени, как я снова пришёл в себя, удачно кончив. Она благодарно стонала, и я погладил её повлажневшие ягодицы.

Несколько секунд визга Нэнси, а также свой последующий оргазм я воспринял так, как будто не было подготовки к этому длиной в полдня. Впрочем, довольно скоро я захотел её снова, и Нэнси снова закрутила частью, к которой я прижался так, что невозможно было оторвать. Выпоротые ягодицы подмахивали и колыхались под моим весом и чувствовалось, что Нэнси захотела так, что всё готова сделать для меня…

Мы лежали, соприкасаясь нашими телами, восстанавливая дыхание. Нэнси была в полном беспорядке – волосы растрёпанные, обвитые вокруг шеи, грудь вылезла из-под задранной блузки и изящно болталась. Я надеялся, что я выгляжу всё же ближе к уставу школы, но не был тоже в этом уверен.

Наконец, Нэнси поднялась на ноги и начала одеваться. Я наблюдал за ней, не двигаясь. Когда она была готова, я медленно последовал за ней. Мы помогли друг другу принять презентабельный вид, ликвидировав все следы нашей небольшой деятельности. Затем Нэнси сделала шаг к двери, чтобы уйти.

«На следующей неделе?» – прошептал я. Она глотнула и поглядела на меня смущённо, но ответила:

«Когда моя задница заживёт. И не так больно в следующий раз, o’key, мистер учитель?»

«Я боюсь, что вы будете чаще повторять свои правонарушения, – усмехнулся я, – чем ваша задница будет заживать, мисс Ньеучек. Каждая следующая розга должна быть больнее, чем в последний раз. Вы же знаете школьные правила!»

Она кивнула, наклонив голову, чтобы поклониться на прощание. Когда её взгляд снова упал на меня, то улыбка была мягкой и интимной. «Это действительно не такая большая цена, чтобы заплатить за такой кайф, – сказала девчонка, глубоко и с удовольствием вздохнув. – Я никогда не чувствовала себя так здорово.» Её рука потёрла болезненный зад…

«До следующей недели», – попрощался я шёпотом, целуя её.

«До следующей недели», – ответила она, сияя глазами.

Она закрыла дверь за собой, а я устало рухнул за стол. Впереди была целая неделя без любимой, хотя и крайне неприлежной ученицы.

Лену сегодня будут пороть. Она это знает, ведь в ее доме давно заведен обычай – если Лена получает двойку, то она должна ко времени, когда придет отец, лежать с голыми ножками (да что ножками – с голой попочкой) на диване рядом с раскрытым дневником и ремнем. Пороли Лену в этой жизни не так уж мало. Училась она, в общем-то, неплохо, но всегда ведь случаются неудачи. В этот раз она была просто так невнимательна на контрольной, все ее ошибки были лишь следствием элементарных описок, просчетов.

Лена знала материал, но во время контрольной думала о том, как классно погуляет на дискотеке с Сашей, как ей приятно с ним танцевать, прижиматься к его телу, а потом целоваться…

Контрольная была вчера, а сегодня результаты выставили в дневник. Да, двоек у Лены уже как пару лет не было, а за двойки всегда была серьезная порка и тут даже Лена осознавала, что это вполне заслужено, где это видано, чтоб она, умная девочка и получала двойки? Растяпа, что же поделать… Конечно не всех за двойки порют, но, наверное, если бы не этот метод, она бы не училась так хорошо… Но черт возьми, ей ведь уже 17 лет! В довершение ко всему, порка – это не только больно, но и так стыдно, скорей бы уже школу закончить… Ну, да ладно – сегодня придется потерпеть, а впредь надо быть менее рассеянной. Отец уже скоро должен прийти, эх-эх-эх…

Лена не спеша снимает юбочку, обнажая свои ноженьки… Бедненькие вы мои! Легкий холодок пробежал по ее коже… Вот он и ремень. Лена взяла его в руки и слегка шлепнула себя по ножке – вот тебе, глупышка, ну почему ты такая растяпа!? Осторожно положив ремень на стульчик, девушка сама потянула вниз трусики. В зеркале была видна ее попка. Беленькая, она выделялась на фоне загорелых ножек. Да, сегодня она будет красненькой! Вот облом же! Лена легла на диван и стала ждать.

www.rulit.me

---

Смотрите также

• Обои фото для детской
• Через сколько начинает действовать нурофен детский при температуре сироп
• Цвет грудного молока
• Когда у ребенка появляется лепет
• Эреспал сироп как применять
• Тест показал вторую слабую полоску
• Если после манту нет следа что значит
• Куда девается пуповина после родов у матери
• Лейкоцитарная формула у детей
• Кожный дерматит у детей
• С детьми оаэ

Саша К. Короткие рассказы Печатная машинка Я уронила на пол печатную машинку отца и теперь со страхом ожидаю прихода родителей. Поскольку к печатной машинке мне было запрещено прикасаться, а разбила я ее вдребезги, то мне невероятно страшно от того, что меня ждет. Наконец, я не выдерживаю и звоню на работу отцу, чтобы разрешить мое будущее. Отец приказывает мне найти в шкафу его черный ремень и положить на диван в гостиной. Я совершенно сбита с толку и невероятно напугана, поскольку меня еще никогда не пороли. Я вспоминаю отрывки услышанных мной в школе разговоров одноклассников о том, как их порют дома, и мне хочется провести эти три оставшиеся часа до прихода отца в обществе одного из них, кажется что у меня сейчас нет никого ближе чем эти одноклассники. Я звоню подружке, которую отец немилосердно сечет за двойки, и болтаю с ней о чепухе около часа. А потом я иду в ванную смотреть в зеркало на свою попу и начинаю хныкать, возвращаюсь в гостиную и ложусь на диван, представляя, что именно так, животом вниз, мне прикажет лечь на диван отец. Мне так страшно, что в голове рождается идея пойти к подружке и попросить ее отца меня высечь, и тогда, думаю я, мне избежать порки отца. Мне не так страшно, если пороть меня будет кто-то чужой. Однако я прекрасно понимаю, что все мои идеи никуда не годятся и накажет меня мой отец. Когда отец наконец-то возвращается домой, он не спеша раздевается в прихожей и ведет меня за плечо в гостиную, где ставит на коленки перед диваном и кладет у меня перед лицом ремень. Затем он отправляется в свой кабинет посмотреть на разбитую печатную машинку и когда возвращается – он невероятно зол. Он начинает с размаху стегать меня ремнем, прижимая к дивану. Я громко кричу, что больше не буду. Отец вдруг разворачивает меня и зажимает между своих колен, сдергивает с меня юбку и трусики и начинает пороть по голой попе так долго и больно, что под конец я реву во весь голос и разобрать «я больше не буду» в моем реве уже невозможно. Мне тогда было девять лет. Или отец считал, что до девяти лет детей пороть не следует, или посчитал, что порка пошла мне на пользу, но после этого если меня следовало наказать – меня пороли. Вадим Николаевич Мы поехали на соревнование в Москву и остановились в спортинтернате «Олимпийские резервы». – – – А на следующий день он больно выпорол меня за то, что я без спроса ушла из интерната гулять по Москве, в то время как он со старшими ребятами уехал в манеж на соревнование. Мы с подружкой заблудились в метро, и когда вернулись в интернат, нас уже кинулись искать, и наша отлучка без спроса стала известна тренеру. Сначала он нас долго ругал, а потом пришло время ужина, и после ужина все отправились смотреть кино, в том числе моя подружка. Меня же тренер отвел в подсобку при спортзале и запер дверь на ключ. Там он, не спеша, снял свой ремень, сложил его вдвое и переложил в левую руку, а потом, сев на табурет, поставил меня перед собой, крепко держа за пояс моих джинсов. Последовала строгая нотация, во время которой он расстегнул мои джинсы и стянул их с меня до колен вместе с трусиками, продолжая держать меня теперь уже за чуть повыше талии так, что его ремень касался того места, по которому, как я знала, меня будут наказывать. Я попыталась натянуть трусики обратно, но получила внушительной силы шлепок и после уже только бормотала, что больше не буду. Бормотала я это в паузах его нотации, которые он намеренно оставлял для моих оправданий, снижая голос и опуская руки на мои ягодички, чтобы сильно шлепнуть меня по левой из них своей большой и теплой ладонью, собранной «в ковшик», – как я это говорила в детстве, – чтобы шлепнуть зараз всю округлую ягодичку. При этом я, теряя равновесие и не всегда успевая вытянуть перед собой руки, тыкалась лицом в его плечо и мне хотелось, чтобы он позволил бы мне так и остаться, уткнувшись лицом в его плечо, и, плача, просить прощения, в то время как он натягивает обратно на меня мои трусики и джинсы и успокаивает, гладя по голове. Но, между тем, он закончил меня ругать и положил поперек своего левого колена. Плотно сомкнув колени и надавив мне на спину рукой, он полностью лишил меня возможности протестующих движений и стал пороть. Делал он это не очень больно, явно осторожно, чтобы не дать мне ремня в полную силу здорового мужчины-спортсмена. Я даже не кричала, просто ревела, как ревут дети, когда они ничего не могут поделать с тем, что им не нравится. Когда он всыпал мне столько, сколько ему казалось, мне следовало получить, он также легко поднял меня за плечи и поставил на ноги, как прежде, уложил поперек своего колена. Он вытер мне слезы и за руку отвел в кинозал смотреть окончание кино, где усадил меня рядом с собой. А перед сном он поймал меня при выходе из душевой в моей фланелевой пижамке и чмокнул в лобик. Я разревелась и он поспешно увел меня к себе в комнату. Там он усадил меня на колено и стал успокаивать тем, что все непослушные дети получают ремнем по попе, и что он всегда хотел иметь дочурку и что, если я соглашусь, то он станет обращаться со мной как со своей дочуркой. Мне было десять лет. Мои сокровенные желания проснулись во мне много раньше, чем в моих сверстницах и эти желания придали ту выразительность моему детскому взгляду, которая в совокупности с тем, что я была очень послушным, наивным и хорошеньким ребенком, притягивала ко мне многих зрелых мужчин как магнитом. Мой тренер, вероятно, поддался этому соблазну зрелых мужчин, но не отдавал себе до конца отчета в том, что выпоров меня, он увидит не больше чем ревущего ребенка, красную попку в размер с его ладонь (в позиции «не-ковшик») и совершенно детские трусики на толстой резинке, растянутые до предела между моими худенькими коленками, когда нагнувшись, я натягивала свои штанишки обратно на выпоротую попку. Мы никогда не вышли за рамки, очерченные в тот вечер, и я никогда не перешла с ним на «ты», продолжая называть его по имени-отчеству. Вырастая, я по-прежнему оставалась хрупкой девчонкой, которую при необходимости он все так же легко клал поперек своего крепкого колена и больно порол ремнем положенное число раз. Няня Моя няня была средних лет женщина крепкого сложения и крутого нрава. Воспитывала она меня в строгости и часто порола. В ее комнате стояло большое кожаное кресло, на сидение которого мне надлежало ложиться животом, когда меня ждало наказание от няни. Перед поркой она всегда запирала дверь своей комнаты на крючок, чтобы в комнату ненароком не забежал мой младший брат, и приказывала мне ложиться на кресло, после чего моя попка немедленно оголялась и няня, причитая, что еще раз пожалуется на меня моему отцу и он как следует отстегает меня розгой, приступала к порке. Отцу она на меня действительно жаловалась, но отец предпочитал телесные наказания оставлять на совести няни. Все эти нянины порки обставлялись так по-домашнему и порола она меня с той же хозяйственной жилкой с какой обсуждала с нашей поварихой мое меню на предстоящую неделю, что мне и в голову не приходило усматривать в них нечто отличное от того, что няня делала для меня повседневно, как, например, купание меня в чане с горячей водой на кухне или ежедневное чтение книжек, отобранных для меня моими родителями. Мои регулярные порки воспринимались мной как нечто необходимое, что полагается каждой девочке моих лет из хорошей семьи. Кроме того у меня никогда не мелькнуло и мысли увильнуть от няниных розог, поскольку властью в нашем доме она обладала несомненною и защиты у родителей мне искать было бессмысленно. Ло(ЛИ)тÓчка Не далее, как сегодня утром мне поведала ее мамаша, что у ее противной девчонки молочница, и во мне, пусть об этом никогда не узнает Лоточкина мать, проснулось неудержимое желание насладиться сполна запахом тех желтоватых, вероятно, выделений, от которых попахивало Лоточкой в последние два солнечных дня, когда она, улучив момент в который я проходил по саду, тащила меня к развесистой яблоне, где, подхватив девочку за под ребрышки, я поднимал ее, тянущуюся к яблоку, и, как бы невзначай, упирал ее лобок в мой исходящий истомой и отдающий огнем по жилам в низ живота лоб. Мне бы уложить ее животиком на диван и, стянув хлопчатобумажные трусики, долго массировать ее двухполовинчатый задик, а потом, когда она уже совсем успокоится и оправится от испуга – разом раздвинуть ее гладкие половинки и, зажав в каждой ладони по этой упругой крохотной ягодичке, вздернуть ее попку кверху и, поставив Лоточку этим образом на коленки, мягко ввести палец в ее воспаленную щелочку, и, крепко держа мою Лоточку, обдавать горячим дыханием ее правое ушко, шепча слова, которые, да случится это невероятное затмение в ее памяти, Лоточка не запомнит. А после звонко отшлепать ее за грязные трусики в надежде, что и все предыдущее Лоточка сочтет как постыдное наказание за свою неряшливость, и увести ее в ее комнатку, где плача и держась за мои плечи сидящего перед ней на корточках мужчины, она по очереди просунет ножки в чистые трусики, которые я буду терпеливо держать растянутыми в ширину их резиночки. «Up» Мать порола меня длинной, хорошо вымоченной розгой. Это всегда происходило перед отходом ко сну. Мне приказывалось идти в постель раньше обычного и ложиться в постель голышом. Мать обычно не спешила со своим появлением, а когда появлялась, то сдергивала с меня одеяло и начинала пороть, после каждого удара веля приподнимать попу в направлении, в котором мать заносила розгу. Этот приказ произносился коротким английским «Up» (мать моя была англичанкой) и целью своей имел причастить меня к собственному наказанию, как если бы решение о необходимости выпороть меня нещадно я принимала сама. Мать порола меня всегда не спеша, выговаривая мне за мой проступок. Если я вредничала и не желала держать попу, как велела мать, то звался отец, который стегал меня своим офицерским ремнем так, что я орала на весь дом и после этого я беспрекословно, как минимум, в течение полугода, ревя от боли, приподнимала свою попку для материнской розги по команде «Up». Моих младших сестер секли так же нещадно как и меня, впрочем, всегда заслуженно. У нас с сестрами была общая спальня и если одной из нас предстояла порка от матери, мы все наравне ежились в постельках от страха, как если бы порка ожидала каждую из нас. Когда в спальню приходила мать, то девочкам приказывалось отвернуться к стене, в то время как виновница переворачивалась на живот и повыше приподнимала попку, своим послушанием надеясь смягчить мать. Деревенские мамаши Мне было семнадцать лет, я только что закончила первый курс университета и находилась в подмосковной деревне, куда нас послали от университета на колхозные работы. Там мне однажды пришлось переночевать в доме одной деревенской мамаши. Был одиннадцатый час ночи и я уже собиралась идти спать, когда домой вернулась хозяйкина дочь. Эта была девушка моего возраста, такая же широкая в кости и рослая как ее мать, что, однако, не помешало ее матери отстегать дочку розгой по неприкрытым голеням прямо при мне. Дочка явно пришла домой позже, чем ей было дозволено матерью, и оттого была наказана и теперь ревела в каком-то отдаленном углу дома. Тут во мне проснулось мое давнее желание. Мамаша, все еще не отошедшая от злости на дочку, ругалась на современную молодежь и поминутно обращалась ко мне – как к единственному представителю молодежи в поле ее зрения – с вопросами, отчего мы все такие наглые, шляемся по парням и перечим матерям. Что-то подсказало мне, что эта женщина без промедления даст мне по заднице сейчас же, дай я ей на это малейший повод. И тогда вместо ответа на ее очередной вопрос я нагрубила ей, и, увидев как она, резко повернувшись, направляется ко мне, явно чтобы дать мне по губам, я, прежде чем она успела ко мне подойти, уже лежала поперек скамейки, на которой до этого сидела, недвусмысленно предпочитая получить заслуженное по попе, нежели по губам. Понятия не имею, что у мелькнуло в голове у этой женщины при виде моей покорной фигурки с выставленной наготове попкой, но следующее, что я почувствовала, это как она сдирает с меня до щиколоток мои брюки и трусики и с энтузиазмом приступает к порке, приговаривая, что всех нас, городских, лупить надо, как сидоровых коз, и что всыплет она мне так, как нас, городских, только пороть и надо. Это была здоровая деревенская женщина, с большими грудями и мощным задом, которая, вероятно, с удовольствием порола меня уже просто за то, что я была так непохожа на дородных деревенских девок. И, вероятно, ей доставило незабываемое удовольствие смотреть как рефлексировал под розгой мой тренированный шейпингом молодой зад, узкий и худощавый как у мальчишки. Порола она меня от души, и если бы не ее массивное колено, которым она меня буквально вдавила в скамейку своей тяжестью, то я бы убежала прочь из этого дома, поскольку боль обжигала мои ягодицы, как если бы пороли меня огненной розгой, в то время как я рассчитывала получить всего лишь пару сильных шлепков от этой домовитой деревенской мамаши. Детсад Когда в нашем детсаде случалась драка, оконное стекло разлеталось вдребезги или случалось иное происшествие, где устанавливался его виновник, – виновника ждал ремешок воспитательницы, если родители не возражали. В детсаде мы делились на тех, чьи родители «возражали» и на тех, чьи родители «не возражали». В первом случае виновник отправлялся в постель, где он или она оставались до конца дня, до прихода родителей. Во втором случае воспитательница велела идти в медкабинет, где стояла кушетка, туго обтянутая синей клеенкой, и где малышам в другое время и при других обстоятельствах делали уколы, на которые нас выстраивали в очередь со спущенными штанишками, или ставили клизмы, если мучал животик. Спустя некоторое время в медкабинете появлялась воспитательница и провинившийся или провинившаяся оказывались на кушетке голой попой кверху. Левой рукой воспитательница прижимала малыша к кушетке, а правой стегала ремешком. Рев при этом стоял ужасный. Что до моих родителей, то они не только возражали касательно ремня в детсаде, но никогда не наказывали меня и дома. А я играла со своими куклами «в воспитательницу» и нещадно шлепала кукол по их пластмассовым задницам своей пластмассовой зубной щеткой.